Шестой класс, надо сказать, завершён не как-нибудь, а с отличием! В этом, пожалуй, и заключена прелесть таких долгожданных летних каникул. Теперь и оттопыриться не грех на всю катушку, о пиратах помечтать, о кладах там… о южных морях!
Всего лишь позавчера Венька приехал со своими на лето, в их старинный каменный дом, – родовое гнездо. Приехали налегке: всё необходимое для дачной жизни много лет находилось постоянно в доме и никогда на зиму не увозилось. В их добротном домике можно было б и зимовать, да не очень-то хотелось заморачиваться топливом на зиму, ну и «удобства» во дворе тоже не располагали. – А так, летом, жили они в Александровке уж много лет: жил и Веня с самого рождения, жили его родители, жили и бабушка с дедушкой… Вот, и в этом году приехали. Не как-нибудь, а на новеньком «москвичонке». Только въехали во двор, а Боб со своими уже здесь, – в нынешнем году они у тёти Ульяны сняли весь второй этаж, – улыбается, рот до ушей, и рожицы строит всякие.
Борька перешёл в шестой, и всего одна тройка! – уж больно хлестался. Да только не стал Веня со своими пятёрками… – пусть повыламывается. Они были рады встрече: снова можно вместе ходить в поле, на залив, на озеро! Эх! – Хорошая это штука, лето!
Соседка, тётя Ульяна, – хозяйка небольшой дружной семьи, – жила в своём доме постоянно и за имуществом Вениных стариков приглядывала, ключи на зиму оставляли. Меж огородами границ не было. Кроме того, дедушка Вени очень дружил с её мужем, дядей Аликом. После войны им, переселившимся в эти места из-под Порхова (на землю предков, как любил поговаривать дядя Алик), он одолжил большую по тем временам сумму на обустройство и с возвратом долга не торопил. Ну и жили все вместе, наслаждаясь природой, воздухом и красотой человеческих отношений…
Посёлок же в ту пору восхищал глаз! Ещё и теперь в нём, испахабленном глухими заборами новороссов, можно отыскать следы былой красоты!
Расположенная под Ленинградом (ныне Санкт-Петербург), меж озером Разлив и Финским Заливом, Александровка была построена в середине XIX века самим Александром Стенбок-Фермором, скупившим под строительство дач земли от Ольгино до Тарховки. C тех пор она гордо носит его имя. Усадьба её владельца находилась неподалёку, в Тарховке. Если читающий эти строки, бросится искать Александровку на карте, то он скорее отыщет название маленькой железнодорожной станции «Александровская». Но посёлок, тем не менее, именуется жителями Александровкой.
Настоящим же достоянием Александровки в ту далёкую пору было не озеро и даже не залив, с берега которого в хорошую погоду можно различить форты, Кронштадт и даже Ораниенбаум… – а было широкое поле, отделённое от посёлка задёрнутым ряской Горским Ручьём и ещё не отданное «на растерзание» садоводам, чьи халупки, дачи и коттеджи в настоящее время образовали, по существу, Нью-Александровку.
Поле это, обрамлённое с двух сторон лесом, уже упомянутым ручьём, а с четвёртой – Левашовским шоссе (по которому проходит теперь окружная дорога, идущая по дамбе в Кронштадт), было не очень-то большим: километра четыре в длину и два в ширину. Но если взобраться на один из пригорков, раскиданных в живописном беспорядке по всему пространству (и теперь уже исчезнувших под лопатами садоводов), если окинуть восхищённым взором волнующееся море тимофеевки, всмотреться в бездонную синеву неба, отыскивая вмороженных в её ледяную глыбу жаворонков… – то можно было ощутить бесконечность! – Бесконечность пространства и бытия!
А если «опустить взор долу», то на редких картофельных грядках на склонах холмов можно разглядеть и важных чибисов с кокетливыми косичками, оглашавших окрестности своими пронзительно-пискливыми криками.
Особенно же неповторимо было поле в закатные часы, когда косые лучи заходящего солнца, придавая рельефность каждому кустику и былинке, создавали именно то настроение, в котором даже не утончённый человек способен сочинять стихи!
А по вечерам, когда сумерки, сгущаясь, опускались на землю, оседая ночною росой на траве, когда туман лёгкой ленточкой начинал виться над болотцем, расстилаясь затем огромным слоистым покрывалом над засыпающим полем, – как хорошо в такие вечера выйти подышать влажной прохладой, подводя нехитрые итоги уходящего дня…
О нём-то, об этом поле, и пойдёт рассказ. Именно оно станет сценой тех драматичных и поистине таинственных событий, о которых речь дальше.