Как было в «лихом» и славном 1812-м году, мы уже знаем. А вот, как это было в бесславные «лихие» 90-е двадцатого века, знают, пожалуй, не все. Итак, – 90-е… Россия: «лихие» 90-е в России.
Попробуем отразить моменты жизни одного из миллионов российских технических интеллигентов – «технарей», – попавших в жернова «лихих девяностых». Кошмар последствий «Перестройки», – развал России, чуть было не ставший последним аккордом в истории некогда Великой Державы, – не плод фантазии, а всего лишь воспоминания, облачённые в литературные формы.
Многомесячные задержки заработной платы (неплатежи); продукты в магазинах по талонам; стремление любой ценой «всплыть» на зыбкой волне удачи, не считаясь ни с совестью, ни с судьбами других людей; рэкет; подкупные чиновники и лицемерие местечковых властей, вещающих о всеобщих трудностях и втихомолку строящих себе дворцы за глухими заборами; военно-спортивные «охранные» отряды, так схожие с отрядами «наци»; повальное увлечение магией, эзотерикой и мракобесием всех форм… И искушения. Да-да, искушения, – и не только деньгами, властью или славой, а куда более возвышенными, духовными устремлениями. – Вот неполный перечень «параметров» тех, уже далёких, бесславных лет!
Девяностые прошли, канули в лету. Однако, главный вопрос для России так и остался без ответа: каким же путём идти дальше? – «Западным»? Нет: он крив и обманчив! «Национальным» путём? Тоже нет: он столкнёт в ужас гражданской войны! Так, каким же?
90-е… Россия: «лихие» 90-е в России
Финиш: крушение надежд
С работы шёл он не бойко, а точнее, плёлся, еле волоча ноги: путь известен до мелочей, спешить некуда и незачем, да и настроение не то, чтобы спешить. Ветер, не утихавший весь день и довольно ловко толкавший в спину утром, подгоняя на работу, дул теперь прямо в лицо, заставляя щуриться и то и дело вытирать намокшим платком слезившиеся глаза. Его порывы, пропитанные дождём и мокрым снегом, так и норовили опрокинуть шедших по скользкой хляби редких прохожих, заставляя их то останавливаться, то вновь семенить, спеша к спасительным островкам оттаявшей прошлогодней зелени газонов. Ничего не поделаешь: обычная мартовская оттепель.
Старые зимние сапоги – бедолага называл их в шутку полупроводниковыми, – действительно, обладали односторонней проводимостью, хорошо пропуская воду в одном направлении и никогда в другом. «В соответствии с направлением вектора градиента концентрации влаги, – подумал, криво усмехнувшись, – будь она… эта наука!» Застылые пальцы ног уже давно ощущали этот самый… градиент.
Путник поднял воротник уже порядком намокшего демисезонного пальто и поёжился, ощутив неприятную волну противной мелкой дрожи, пробежавшую по спине сверху вниз.
Итак, старший научный сотрудник одного из Закрытых Акционерных Обществ (ЗАО), – из тех, что не вписались в «мёртвые петли» конверсии, – как говорится, «дошёл до ручки». Вернее, дошёл он не сам, – его «дошли». Довели опытные и многоумные кукловоды Перестройки.
Вот уже пятый месяц, как перестали выплачивать зарплату: живи как хочешь и на какие хочешь! А не хочешь, так никто и не просит, собственно… Ну и живёт он всё это время на родительскую пенсию да на жалкую и редкую халтуру. А сегодня…
Сегодня, удручённый неплатежами не менее своих сотрудников Генеральный Директор ЗАО решился-таки провести общее собрание (которого требовали от него уже второй месяц), и в течение целого часа нудно и весьма доходчиво объяснял коллективу: почему в марте не следует ждать зарплаты за октябрь.
Да, всё было понятно, всё предельно ясно. Не было одного: денег за давно выполненную работу! Не было денег, и всё тут! А в конце директор как бы вскользь, так, между прочим, по-свойски, добавил, что ежели кто ждать более не намерен, то и задерживать его не будут…
Перейдя улицу на красный сигнал светофора, – по зелёному лучше и не соваться: машины, делающие с отчаянным визгом правый поворот, идут непрерывным потоком, – измотанный путник остановился перевести дух. Им уже давно была подмечена такая привычка: переводить дух при ходьбе. Старость, что ли, накатывает?
«Ну, а если б даже и выплатили, то что ж? – рассуждал он, шевеля беззвучно губами – … долги лишь отдать! Зарплата-то зарплата: семьсот – смех один! И это у старшего научника! Это почти в пятьдесят-то лет!»
Из всех рядовых сотрудников конторы никто не получал менее пятисот, но и более семисот рублей – тоже никто. А вот, начальник отдела (состоявшего из семи человек) – это уже другое дело! Начальник отдела, незатейливый мужичок, задвинутый в начальство на исходе шестого десятка (за покладистость), – да и то после того лишь, как его предшественник умотал во Францию «для воссоединения семьи», – тому платили уже тысячу семьсот; и на работу он являлся иногда «выпимши». Видимо, совесть была у человека; и, похоже, бывали дни, когда не позволяла она, эта совесть, лицезреть на трезвую голову унылые глаза сослуживцев. Ну, да и ладно, мужик хоть нормальный, не ровня бывшему высокомерному индюку!
А зарплата разных там директоров… – о ней и говорить-то страшно. И, главное: при получении денег никто теперь не расписывался в общей ведомости, как бывало в старые времена, – каждому совали под нос отдельную бумажку, а там всё открыто написано: сколько этот сотрудник получил за январь, за февраль… за декабрь. Но, сколько получил другой? Как распределили премию? – Это уже ни-ни! Ничего не поделаешь, «гласност»!
Взглянув на хмурое небо, на низкие серые тучи, он снова, съёжившись, поправил поднятый воротник и побрёл дальше, выбирая места посуше.
Ему вспомнилось, как начинал когда-то техником, за семьдесят рублей, как стал инженером за сто двадцать, закончив с отличием вечерний институт и тут же сменив место работы (не желая зимой отправляться в подшефный колхоз строить жильё для летних десантов). Вот так, фыкнул и ушёл, не заботясь о новом месте. А через год, уже на другой работе, его сделали старшим.
Вспомнилось, как потом был назначен ведущим инженером, с окладом в двести двадцать; и ему стали доверять особо сложные разработки. Ну а после заочной аспирантуры, защитив кандидатскую, уже получал триста, – и на него стали замыкаться все сложные расчёты отделения! И это – не становясь начальником! Вот когда был настоящий стимул для роста: больше опыта, больше знаний – выше зарплата!
А начальники? По зарплате они отличались немногим, – просто начальник (даже неважно какой: лаборатории, отдела, отделения) – двести сорок! А начальник со степенью – уже четыреста! Отличия были в премиях по завершению рабочих тем, но они случались нечасто. И начальство уважали, а если и не очень… некоторых, то побаивались, тем не менее, – сам побывал в их шкуре, пока Перестройка не раскидала всю его лабораторию. –
Один из его ведущих, что побойчее, пивом пошёл торговать, а другой подался в ученики газосварщика… благо, стипендия была вдвое выше зарплаты ведущего инженера.
Теперь, правда, начальство тоже боятся… «Сейчас, если не работаешь в инофирме какой-нибудь, то и знания-то повышать ни к чему! А кто тебя ждёт в инофирме?! Теперь, ежели хочешь зашибать деньгу… – зло подумалось, – пробивайся в начальство или становись отморозком. Теперь только так!»
Он бросил взгляд на парк, хмуро темнеющий вдали, за пустырём, на ровную стену сосен и елей… и вдруг пришла на ум простая и оригинальная мысль: закон ограничения максимума, так чётко и хорошо работающий в природе! Закон этот, как ни крути, виден в ней повсюду, стóит лишь присмотреться повнимательнее, стóит всего лишь подумать немного. – В лесу, скажем, растут разные деревья: большúе, поменьше, совсем маленькие; пока молод – тянись за старшими под их опёкой, пробивай себе дорогу сквозь гущу ветвей более высоких собратьев! Но если пробился наверх – не кичись, не возвышайся, иначе будешь загораживать солнце другим, или самого сломает ветер!
И действительно: отойдя от леса подальше, откуда видны лишь самые высокие деревья, мы видим их ровную монолитную стену. Не так ли должно быть и в обществе?! В здоровом – так!
От напряжения, вызванного длительной ходьбой по скользкому льду, ощутилась усталость и, прислонившись к дереву на газоне, решил он передохнуть немного…
«Это во сколько же раз они меня опустили?» – вдруг ударила в голову блажь определить своё нынешнее положение с математической точностью, без балды. … Определить положение не какого-то там контингента, социального слоя или электората, а его, – именно, его! – личное положение. Даже присел на мокрую скамейку, стоявшую под деревом, – дóма всё равно придётся основательно сушиться – и погрузился в вычисления:
«Если взять доллар, то он уже тянет на двадцать два рубля, а когда-то стоил шестьдесят три копейки…» – прикинул он и тут же спохватился: после обвала жизнь и вправду подорожала, но не во столько же раз! Да и не хотелось, по правде-то говоря, мерить какую ни есть убогую, но всё же, русскую жизнь, фальшивой заморской монетой. Вдруг стало понятно, что надо искать другой показатель; и умение мыслить аналитически подсказывало, что таковой должен «иметь место быть».
«Ну, конечно же, – стоимость хлеба! Ведь, хлебушек-то все едят, и каждый день! И производят-то его не в одном месте, а по всей стране. И хранят в разных местах, и пекут… Значит, в стоимости хлеба отражено всё: и производство, и транспортные расходы… и вся такая муть», – даже на душе потеплело: кажется, он нашёл, и в самом деле, не слабый показатель.
А кроме того, хлеб – стратегический продукт: им можно торговать и делать запасы впрок в виде зерна. Да и ценой его нельзя шибко манипулировать: занизишь цену – разоришь производство, а это приведёт к хлебным бунтам; завысишь искусственно – тоже начнутся бунты. Да, хлеб, по-видимому, действительно, был самым надёжным и точным показателем… падения!
И тут же пошли вычисления: традиционный набор (хлеб и батон) раньше стоил, в среднем, тридцать восемь копеек, а сейчас – шесть рублей, семьдесят копеек. Значит, стоимость жизни возросла… – пришлось напрячь свои недюжинные математические способности, – она возросла в семнадцать с половиной раз! А его зарплата (с учётом квартальных премий в прошлом и инфляции из-за неплатежей в настоящем), увеличилась с четырёхсот до семисот: в один и семьдесят пять сотых раза, – он присвистнул: значит, его опустили в десять раз! Вот так-то!
Нехотя поднявшись со скамейки и тяжело вздохнув, путник не сразу возобновил шествие по своему скользкому пути. После передышки дорога оказалась ещё более трудной: пришлось снова приобретать утраченный опыт хождения по льду. Засеменил было, разбрызгивая воду, но затем пошёл уже более уверенным шагом, прибавляя скорость…
В голове, появляясь и исчезая, вновь закрутилась какая-то чертовщина: обрывки давнего сна, тесно переплетённые с явью, преследовавшие его уже не впервые. Он не помнил, когда это с ним началось, а главное, – с чего. Потёр старый шрам на левой руке, чуть выше запястья… и тут же в памяти всплыл тот день и никчёмная странная лесная находка… – всплыло и вновь утонуло в тёмных глубинах сознания. «Насмотрелся этой гадости по «ящику» – вот и получил!» – подумалось не без сожаления.
Собственно говоря, это был уже сон наяву. Казалось, он время от времени виделся на протяжении нескольких месяцев и, главное, с развивающимся по каким-то неизвестным законам сюжетом. Временами проходило на несколько дней, на неделю… но порою действительность, – даже свежий воздух близкой весны, как сейчас, например, – настолько ярко напоминала на мгновение обстановку того странного сна, что он с удивлением и с ещё каким-то непонятным смутным чувством старался удержать себя в этой обстановке почти насильно…
Сзади недовольно заурчала машина. От неожиданности вздрогнул и… – и, потеряв равновесие, поскользнулся на покрытом водой бугристом льду…
Уже поднимаясь, вытирая машинально рукой промокшую насквозь брючину и крепко, вслух, матерясь, неудачник боковым зрением заметил иномарку, медленно проползавшую мимо него по пешеходному тротуару.
У светофора, на перекрёстке, образовалась громадная пробка, хвост которой растянулся метров на сто, – и более наглые водители начали объезжать её по пешеходной дорожке, заворачивая направо. Машины так и ползли по тротуару гуськом, словно муравьи по тропе, намеченной разведчиками.
«У-у, подлю-ю-ги! Зверьё поганое! Пле-е-вать им на всё!..» – ему удалось-таки отметить плевком замызганный, покрытый грязными разводами «фольксваген» и всердцах погрозить ему вслед кулаком, – вот и всё, что мог пока сделать!
А машины тем временем и на тротуаре успели создать пробку, медленно объезжая какое-то препятствие: некоторые из них уже заворачивали на оттаявший газон, недружно взбираясь на возвышенность и напоминая стадо обезумевших от засухи коров, спешивших к водопою.
Подойдя ближе, он не мог совладать с охватившим его чувством злорадства, – в белую «волгу», угодившую передним колесом в открытый люк на тротуаре и задравшую поэтому задницу, впежилась лобовым стеклом «газель», – и от души порадовался, громко расхохотавшись.
«Это сколько же их развелось в городе, козлов, коль на тротуарах – в люки?! – скорее с удивлением, чем с досадой, подумал он, обозревая картину полного падения нравов и приличий, – вроде, говорят, уже за четверть миллиона перевалило: машина, значит, у каждой семьи! А где же деньги берут-то? Ведь, не только мне не платят! Воруют, что ли, – у государства, у таких вот, как я? В этом, значит, дело! Выходит, машина из предмета роскоши превратилась… в источних дохода: извоз и прочее? Так, выходит?»
Припомнились все близкие друзья: из пятерых машины были только у двоих… Что-то здесь не сходилось. Да и транспорт битком набит, как сельди в бочке: ни сесть, ни выйти! А ведь кругом неплатежи! Значит, это он только, дурачок, боится контролёров, пешком ходит – час туда, час обратно! А народ уже не боится.
«А-а, вот оно что: у кого есть своё дело, тот имеет на каждого члена семьи по машине, – сообразил наконец, – значит, надо обзавестись своим делом каким-нибудь, да вот каким только? Кому ж нужны сейчас всякие там… методы вычислений?!» Мысль о «своём деле», уже не раз его посещавшая, снова заставила вернуться к этой теме.
Путник преодолел добрую треть пути и вышел на проспект, вдоль которого завалили все огромные тополя, намереваясь заменить их липами; и из-за этого тенистая некогда трасса выглядела теперь непривычно пустынной, напоминая главную улицу какого-то захолустья на Диком Западе (если судить по голливудским боевикам), – с унылыми рядами пятиэтажных «хрущоб» в серых подтёках…
Взгляд привычно скользнул по витрине магазинчика, в котором, случалась дешёвая «старорусская» колбаса; и можно было отоварить талоны на водку, гречу, на масло, мыло и… – «А, кстати, в пятницу опять за талонами надо в жилконтору переться.»
Взглянув на витрину, рот раскрыл от удивления: Вот это да! – На месте прежней вывески теперь красовалась «Обувь из Беларуси»! Колбасой здесь больше не воняло, а если и шёл запашок, то скорее, от искусственной кожи и резины. «Во, песняры развернулись!» – вспомнилось к тому же, что подальше, где раньше было фотоателье, теперь разместились «Обои из Гомеля!», а где-то, в глубине квартала – «Витебские ковры». «Ну, что ж, в Америке ежегодно исчезают две тысячи мелких фирм и столько же появляется новых, – такова динамика здоровой экономики, ничего не поделаешь! А сколько, интересно, у нас лопается частных фирм за год? Хорошо бы прикинуть», – он задумался в поисках метода оценки.
Это был его конёк: разработка простых и надёжных методов вычислений. Ведь, если имеешь хороший метод, то правильно можно взвесить и на неправильных весах, – была такая задачка в книжке у Перельмана! – а вот если ни в зуб ногой, то и хорошие весы не помогут.
Ему было известно, что вдоль проспекта, с обеих его сторон, размещались около пятидесяти частных «фирм» – иногда с довольно громкими названиями. Чего стóит, например, сапожная мастерская «Экспресс» под мигающей разноцветными огоньками вывеской… зажатая в проёме дверей бывшего лабаза. Или салон красоты «Афродита» – в полуподвале одного из жилых домов, из которого частенько валил пар при аварии водопровода…
Вспомнилось, что из этой полусотни фирм четыре за год сменили вывески, – а в микрорайоне вокруг них около сорока домов, по шестьдесят квартир… а в каждой квартире, по статистике, три с половиной человека… И, стало быть, эти четыре фирмы приходятся на восемь с половиной тысяч населения. А на сто пятьдесят миллионов приходится уже более семидесяти тысяч! Где уж тут Америке, с её двумя тысячами… на двести пятьдесят миллионов! – Да, иметь своё дело у нас, – прямо скажем! – опасно. К такому выводу он приходил и ранее.
Чего там говорить! – Один лишь кредит вернуть! А аренда?! А отчисления рэкетирам… за крышу?! А непоставки, срыв обязательств?! – Да что там! Чего стóит создать один коллектив единомышленников, готовых постоять за тебя, сплотиться вокруг шефа в трудную минуту… и сдать с потрохами… – в ещё более трудную! Вот, если бы примкнуть к уже созданной фирме на правах, – ну, скажем, – эксперта, советника там, или зама. Тогда было б дело! Правда, от сей мысли он лишь горько усмехнулся.
За подобными рассуждениями незаметно одолена уже половина пути. Гололёд и противный ветер с дождём и мокрым снегом заставили потратить на дорогу много более времени, чем обычно, и особенно торопиться теперь не имело смысла. Может, перспектива горячего обеда и тёплого домашнего уюта всё ещё убеждала его идти в ускоренном темпе, хотя…
Он перешёл на другую сторону проспекта и, как обычно, решил немного срезать, пройдя знакомой тропкой внутри квартала, петлявшей по захламлённой помойками, прогнившими насквозь кузовами древних иномарок и обшарпанными гаражами территории.
Глубокий мокрый снег, смешанный с опилками и золой от сожжённых ящиков у одной из помоек, заставил сбавить скорость в поисках более удобной переправы; и он успел заметить хорошо знакомую ему фигуру человека в дырявой фуфайке, драных резиновых сапогах и в облезлой шапке-ушанке, склонившуюся над мусорным контейнером. Небритый мужик, возраст которого не поддавался точному определению, деловито сортировал извлекаемые из контейнера вещи: одёжу – в одну сторону, дырявые чайники и разные миски – в другую… Рядом, на снегу, валялись и пустые пивные бутылки, найденные им в этой же бездонной кладези результатов жизнедеятельности.
«Этот парень… этот искатель сокровищ тоже имеет своё дело и уже вполне освоился, по всей видимости… и никаких комплексов не испытывает. А что если и вправду начать собирать бутылки? – он быстро подсчитал – … по двадцать бутылок в день, – шестьсот рублей в месяц! Чем не зарплата?! Да и какая зарплата! – Без задержек, получаемая каждую неделю! Ну и работа на свежем воздухе! Вот, только времени требует многовато: придётся фирму бросать. Да и этот дурацкий багаж знаний… его же не выбросишь в контейнер! Вот то-то и оно! – Вшивый ты интеллигент!» – подытожил он свои наблюдения и, сплюнув, зашагал дальше, перепрыгнув сходу через месиво растаявшего снега. Прыжок получился не очень удачный: сапоги хлебнули-таки водицы.
Выбрался на улицу, параллельную проспекту, и решил немного отдышаться; дождь уже почти перестал, напоминая о себе лишь тончайшей водяной пылью, оседавшей на лице, на мокрых – хоть отжимай! – рукавах и лацканах пальто… и почти не оставлявший следов на лужах. Низкие тёмно-серые облака неслись откуда-то, с северо-запада, вызывая чувство щемящей тоски и безразличия ко всему, – ну, буквально, ко всему! – а порывы холодного ветра удивительно точно добавляли к этой безрадостной картине последние недостающие штрихи…
И тут к нему подошла сгорбленная старушка:
– Сынок, переведи меня, пожалуйста, на тую сторонку, ежели не в тягость. Так скользко сегодня, еле иду! Я вон в том доме живу, – и старушечка, палкой показав на свой дом, метрах в ста пятидесяти, с надеждой взглянула на него.
Он даже обрадовался, – хоть немного отвлечься от дурных мыслей, да и доброе дело сделать… напоследок, – и довёл старушку до самой парадной.
Затем, вернувшись на прежнюю сторону улицы, остановился: ему вдруг вспомнилось жаркое лето далёкого, давно уже минувшего года… – его давней-предавней юности. … Вот он, тогда ещё студент, идёт по полю, изнывая от палящих лучей солнца, впитывая их загорелой кожей… Но ему хорошо! Он только что сдал последний экзамен в этой сессии! Сдал, как и всегда, на отлично. Теперь всё лето впереди! Да что там лето… – у него впереди вся жизнь! «Эх, дурачок! Вот тогда-то и была эта самая жизнь… когда казалось, что всё ещё впереди!»
Вздохнув глубоко, направился дальше, дошёл до пустынного переулка, – ни машин, ни людей! – пересекавшего улицу, и опять остановился. В сознании вновь закопошились обрывки того сна, смывая границы меж явью и… Поглядел на часы: было четверть седьмого… «Вчера здесь в это же время был – и тоже никого! – вспомнилось почему-то, – а вот, позавчера… Так может, сегодня? – Да! Сегодня…»
Легковая машина тёмно-синего цвета, с блестящим радиатором, показавшаяся в это время в конце улицы, неслась в его сторону, быстро приближаясь… «С Богом!» – он резко шагнул с тротуара на мостовую перекрёстка…
– Всё произошло мгновенно…
Да кто же он такой, битый-перебитый судьбою, этот безымянный российский интеллигент-технарь из девяностых, не чуждый мысли о благополучном «завтра» и способный работать почти бесплатно «сегодня»? Кто он, готовый на крайние поступки, – загнанная в угол жертва выбранного Россией пути к обновлению (а, может, навязанного ей пути к гибели?) или…
90-е… Россия: «лихие» 90-е в России
С чистого листа
Однако, повествование продолжается. Что же случилось дальше с нашим героем на той пустынной улице?
Всё произошло мгновенно, – пронзительный звук автомобильного сигнала, визг тормозов… быстро надвигающийся, словно плывущий по мокрому асфальту и нарастающий в размерах капот машины с блестящим радиатором… затем не очень сильный удар по левой ноге… – и вот, он лежит на асфальте, у остановившейся перед ним «хонды» с незаглушенным мотором.
«А всё не так уж и страшно…» – В первый момент даже не испытал никакого испуга: ну, лежит и лежит себе… Испуг пришёл уже позже, когда выскочившая из машины девица, склонившись над ним, помогала подняться, неумело пытаясь просунуть руки ему под мышки, перепуганная, видимо, больше его. Дрожащим не то от волнения, не то от усилий голосом она выдохнула:
– Ну, как Вы? – В порядке?
– Да вроде бы… – ответил он, удивляясь своему, довольно спокойному для такого, пожалуй, незаурядного случая голосу, и тому, что цел, и что даже не очень болит ушибленная нога… и что почему-то совсем не хочется поднимать хай, почти неизбежный в таких случаях. Даже отметил про себя с некоторым удивлением, что никогда ещё не приходилось обозревать мостовую с такого, не совсем обычного ракурса.
Девушка же тем временем схватила его под руку, не обращая внимания на выпачканную грязью и мокрым снегом полу пальто, и, быстро оглянувшись, – не видал ли кто… – подтолкнула к машине.
– Садитесь! Куда Вас отвезти?
Он, кое-как стряхнув грязь, назвал свою улицу, не указывая однако, полного адреса, как-то неумело открыл дверцу и неуклюже втиснулся на переднее сидение. Затем попытался было застегнуть ремень безопасности, да так и не нашарив его пряжки, с силой захлопнул дверцу, – и они поехали.
Машина быстро набрала скорость, почти не урча мотором и не издавая привычных дребезжащих звуков. Ему никогда раньше не приходилось ездить на иномарках: разбитые наши такси, как ещё помнил, отчаянно дребезжали на каждой колдобине, – а тут почти полная тишина! Кое-как начал даже приспосабливаться к новой ситуации и нашёл её, пожалуй, даже комфортной.
– Извините, что так получилось, – нарушила молчание девица. Правый поворот… думала проскочить… Ах! Голова идёт крýгом, – так много дел, и все срочные! Словно заранее знала, что случится что-нибудь вот-вот!
Напряжение, вызванное стрессом, начало медленно спадать, уступая место какой-то отчуждённой расслабленности. Он медленно повернулся к ней, одновременно всё ещё пытаясь застегнуть ремень безопасности, и оглядел её получше. Она тоже застегнула ремень, но сделала это намного проворнее.
Затем ему почему-то захотелось осмотреть полы пальто, почистить … но, сообразив, что это можно будет гораздо легче сделать потом, оставил их в покое.
– Да какие же дела такие срочные, в Ваши-то годы? – решил пококетничать даже немного, определив на вид, что девице было где-то около сорока, а может, даже и чуть за.
– Ах, да! Я и не представилась, – и она, не сводя взгляда от трассы, порылась в «бардачке» и протянула ему визитку, на которой без особых причиндалов, попросту, было напечатано типографским способом:
«Международный Центр валеологии»
—————————————
«Генеральный Директор»,
а ниже шли имя, фамилия, адрес, телефоны, факс и прочая дребедень.
Он тоже представился… – Визитки нет, – бросил сухо, смущённый, видимо, этим обстоятельством. – Да-а! Не во всякий день удаётся побывать у Генерального Директора в машине и под ней сразу, – попытался пошутить и даже улыбнуться, уже окончательно придя в себя. «Да и что, собственно, случилось?! Жив-здоров, и слава Богу! А если принять во внимание некоторую необычность ситуации, так вообще… – вроде экзотики!»
– А Вам тоже крупно повезло, согласитесь! – не всякому же Генеральному удаётся развозить безработных по домам!
– Так Вы, – безработный?! – рассмеялась она, обнажив красивые зубы и почти не оборачиваясь в его сторону.
– Да вообще-то, нет. Вернее… – беззарплатный. А на другую работу не устроиться, – возраст… – не берут.
– А-а, неплатежи-и!.. Знакомо, – и девица, спрятав улыбку, приняла более серьёзный вид, будто бы задумавшись о чём-то. – Я, знаете ли, тоже хлебнула из этой миски. Да! И мне пришлось-таки! Понимаю. – И пока они ехали, она как-то попросту и без дураков рассказала о себе.
Её история довольно характерна, а может, даже и банальна. Простая история простой девушки, приехавшей в чужой город и закончившей ветеринарный институт, рано вышедшей замуж и, в результате… вот, вдвоём с дочкой… – теперь, правда, уже вполне самостоятельной, – и оставшейся перед выбором: работать в исследовательском институте, заморённом Перестройкой, «питаясь» неплатежами, или… или подрабатывать лечением домашних животных, живя и питаясь при этом вполне прилично.
И она выбрала второе, благо, появившиеся к этому времени «новые русские» проявляли очень большую заботу о здоровье своих собратьев… меньшúх, конечно же.
С ростом опыта постепенно расширялась и клиентура, появились и важные связи, даже с заграницей. И, предприимчивая, она решила легализовать свою деятельность, – инвесторы (предполагаемые партнёры) дали беспроцентный кредит, – … и открыла свой маленький Центр. Ну, что тут ещё можно рассказать?!
Сейчас её Центр является дистрибьютором сразу нескольких инофирм, рекламируя и толкая на нашем убогом российском рынке различные биодобавки и средства фитотерапии для животных и людей. Для богатых, правда, людей…
Не забывает она и о своей частной ветеринарной практике: для поддержания спортивной формы, так сказать. Вот, сегодня как раз и ездила по этому поводу…
– А Вы чем занимаетесь? – она глянула в его сторону. И он рассказал ей о себе: всё, что мог… и что хотел.
За разговором быстро подъехали к нужному месту; и невольный попутчик, тепло распрощавшись, косолапо и неуклюже выбрался из машины. Девушка тоже вышла и протянула ему руку.
– Звоните, – предложила на прощание и, быстро и ловко усевшись в машину, хлопнула дверцей и отъехала, оставив сизоватое облачко…
Он так и не успел её толком разглядеть. Мучительно пытался вспомнить, в чём же она была одета, да так и не смог. Даже не мог ответить на такой простой вопрос: в юбке была или в брюках? Запомнил только, что на ней был какой-то красивый коричневый свитер. Но вот, лицо… – не красивое, но приятное… русоволосая, с карими глазами… высокая – вот и всё, пожалуй. Запомнились почему-то её карие глаза: добрые, они смотрели открыто и просто, ничего не обещая, и в то же время вселяя какую-то смутную, ещё не осознанную им надежду.
«Да-а! Что ни говори, а поступила она… благородно! – подытожил он перипетии уходящего дня. – Ведь если со мной что серьёзное случилось бы, то и помочь некому, кроме неё, – никого кругом! – Ни души! Да и в такую погоду!..»
Удовлетворённо хмыкнул, потерев руки, – «теперь быстро развивать успех и…» – и направился к дому. «Вот чем надо было заниматься, – делом! – как она.» Но в этот момент сознание снова начал окутывать туман кошмарного видения: прозрачные, светло-коричневых тонов образы, постепенно проявившиеся подобно фотоснимку, словно по команде обернулись в его сторону! Крепко сжал веки, а затем резко открыл глаза, – всё исчезло. Постоял немного, собираясь с мыслями, – «ну ладно, домой!» – и двинулся к дому.
Какими же разными путями двигались они к ней, к этой встрече?! – Она, так и не успевшая скопить весомый «багаж» знаний и взглядов и привыкшая довольно быстро «собирать вещи» и, резко перекладывая руль, менять и место жительства, да и самоё жизнь… – и он, не вписавшийся в крутые виражи Перестройки, серьёзный, с почти полувековым жизненным опытом специалист (в невостребованной теперь, – увы! – области науки), привыкший всё так тщательно взвешивать, рассчитывать, сопоставлять… и делать правильные выводы.
Вот так и состоялось это знакомство, – их «случайная встреча»… к которой готовился он последние три месяца, выверяя график движений чёртовой «хонды», рассчитывая всё до мелочей, прежде чем «нырнуть» под её машину. К чему же она приведёт? – К светлому будущему, о котором он лишь мечтал, а она создавала его своими руками, или…
А и действительно, если тебе хочется узнать, о том, что же представляли собою тогда 90-е… Россия: «лихие» 90-е в России, – и к чему всё это привело, – скорее жми сюда:
https://ridero.ru/books/koshmar_i_iskusheniya_likhikh/ – До встречи на сайте!
